Лес теней  - Франк Тилье

* * *

Женщина в гневе разбила тест на беременность о балку.

Две полоски. Ее мир рушился на глазах.

Она бродила по чердаку, опустив голову, ступая босиком по занозистому полу. Что кровь… Разве это боль… Ее предали.

Под черепичной крышей гудел ветер; от его порывов пламя свечей вытягивалось в ниточку, дрожало и гасло. Сквозняк трепал на старом деревянном столе надушенное, изрезанное ножницами письмо. Любовное письмо. Шестьдесят третье по счету написанное ею. Этого письма он никогда не получит. Только не после нанесенной обиды. Нет, нет, никогда!

Взгляд снова упал на тест, и ярость ее удвоилась.

Чердак наполнял шелест крыльев. Внизу, на первом этаже, билась в клетке голубка. Не пройдет и часа, как птица умрет из-за нехватки воздуха. За окном проносились ночные тени, на окнах застывали прозрачные снежинки изморози.

Черные точки зрачков какое-то время следили за движением облаков. Вдалеке темнели жилые массивы… Руан.

Женщина сжала кулаки. Ее лицо было искажено, на нем читалось то, что свойственно каждому из нас, – все мы хищники. Когда нервозность и нетерпение немного спали, она устроилась за столом и судорожно написала на чистом листе:

Ты слепец. Она тебя использует. Одного ребенка, значит, не хватало? Повторить надо было? Зачем? Чтобы разлучить нас? Не поддавайся. Мы с тобой одной крови, и никто тут ничего поделать не может, даже она.

Ее худые пальцы опять задрожали. Буквы прыгали со строчки на строчку, как стрелка сломанного сейсмографа.

Она царапнула ногтями по столешнице и коснулась дула револьвера.

Не знаю, буду ли я писать тебе еще.

Ты не на высоте. Считай мое молчание наказанием.

Теперь моя очередь заставлять страдать. Игнорируя тебя.

Мисс Хайд[1]

Ручка полетела в стену. Она небрежно запечатала письмо, потом бросила конверт на дно коробки, слишком большой для столь незначительной горстки слов.

Чего-то не хватало.

Голубки, купленной в зоомагазине.

Женщина поспешила на первый этаж, в бешенстве сжимая птицу мира в руках. Чтобы пройти по анфиладе комнат, не нужно было открывать ни одной двери, все их она сняла с петель, методично, одну за другой.

Она тенью скользнула у зеркала, потом вернулась на чердак, пятясь, оставляя за собой кровавые следы от израненных ног.

Пристально посмотрела на секундную стрелку наручных часов и поднесла птицу к глазам.

– Если моргнешь семь, нет, восемь раз за десять секунд, значит Давид меня безумно любит. Семь раз – любит, но… Меньше шести не моргай, ясно тебе?

И она стала считать, все сильнее сжимая бедную птицу.

Жалобный писк разнесся по всему дому.

– Моргай же, черт тебя подери!

Птица дернулась и затихла.

Женщина проиграла и начала искать оправдания. Это пари не считается, час назад она заключила такое же и тоже проиграла. Два раза подряд пари заключать нельзя! Вот именно! Она посмотрела в зеркало. За ней на стене висела фотография, вырезанная из газеты и увеличенная в человеческий рост, – Давид… Вблизи качество печати было ужасным, несмотря на компьютерную обработку каждого пикселя его лица, но издалека, если приглушить свет… ей казалось, что Давид обнимает ее. Она часто часами сидела в трансе перед этой фотографией и размышляла о них. Они отлично подходили друг другу. Если бы не его чертова жена…

Она постоянно думала о них. В постели, в ванной и даже в театре – роли, которые она играла, напоминали ей о нем. Давид осветил ее жизнь, как и многие другие, что были до него. Но те, другие, ушли в небытие. Он же… Он был другим. Хорошим, образованным и умным. Он писал ей так тонко, так трогательно! Он любил ее. Он по-настоящему ее любил.

Неожиданно она смягчилась и чуть не простила его и не порвала письмо. Быть может, он и в самом деле обрюхатил эту дуру еще до того, как они познакомились с ним в Сети. Разве мог он тогда знать?

Ее пальцы больше не дрожали. Все хорошо. Да. Спокойствие. Просто надо отдышаться.

Перед ней – зеркало. Давид, Давид, Давид, ты здесь, ты совсем близко.

Наверное, нужно наконец увидеться с ним. Поехать в Париж и не прятаться на этот раз. Утонуть в глубине его глаз. Почувствовать, как его руки ласкают ее…

Она тряхнула головой и сжала зубы. Ничего этого не должно было произойти. Завтра с утра пораньше она снова отправится в столицу. И преподнесет сюрприз Давиду и Кэти Миллер.

Ранним утром Давид Миллер деликатно приподнял ночную рубашку Маргариты – дамы втрое старше его. Он не был с ней знаком, и это прикосновение стало их первым и последним контактом. Позже Давид исчезнет в январском холоде так же, как и появился. Два часа идеального общения. В животе и смерти…

Маргарита лежала в собственной кровати, от нее приятно пахло одеколоном. Ее муж находился чуть в отдалении здесь же, в этой узенькой комнате, и грустно наблюдал за ней и Давидом с фотокарточки. Он тоже был значительно моложе своей супруги. Хотя… Эти пожелтевшие фото явно были сделаны не вчера… Давид осматривал тело покойной и одновременно надевал перчатки и белую медицинскую блузу поверх своего темного костюма. Он не обнаружил ни следов катетера, ни пролежней. Трупное пятно на левом ухе исчезло, стоило лишь нажать на него пальцем. Температура тела была еще достаточной и предвещала легкую работу. Тем лучше. В отличие от Жизели, коллеги Давида, которая обожала работать скальпелем, он ненавидел осложнения, особенно с покойниками, которых осматривал в самом начале дня.

Он провел дезинфекцию носа, рта, затем закрыл покойнице веки и рот. Самой большой сложностью в его профессии было придать мертвому лицу правильную улыбку. Не натянутую, не через силу. И этой улыбкой подвести итог всей жизни умершей женщины. Это не просто, даже после семи лет работы и почти пяти тысяч трупов, прошедших через руки Давида.